Первый экологичный: станет ли Сахалин самым «зеленым»‎ регионом России? 

В поселке Вал на севере Сахалина живет чуть больше 800 человек. Когда-то здесь была большая община малочисленного коренного народа уйльта: они занимались оленеводством — на широких тундровых долинах очень богатые поля ягеля. По описанию эколога Дмитрия Лисицына, такой толстой ягельной подушки на Сахалине больше нигде нет.
При въезде в поселок удивляет хорошая, отремонтированная дорога. Раньше здесь можно было проехать только на вахтовке и потратить на дорогу не меньше шести часов против нынешних полутора. Сейчас вахтовки здесь тоже пользуются спросом: туда-сюда на них ездят работники местных нефтегазовых месторождений.
По словам Дмитрия Куцего, дорога, пожалуй, единственное новшество в поселке за последние десятилетия. То и дело, проезжая по нескольким улицам, он рассказывает: вот, там была школа, там жили родители, там были теплицы. А вот и его дом — здесь же, в конце улицы.

— Здесь у нас остались дома, которые комплектами привозили еще финны в качестве гуманитарной помощи. Так и называем их — финский поселок. Они были временными, но уже больше 50 лет стоят. Здесь у нас был стадион, хорошая футбольная команда. А теперь все разрушено. Да и людей меньше — когда только разведывали нефтяные месторождения, тогда людей в поселке было несколько тысяч, сейчас — только сотен.
Не нефтяных скважинах, в том числе разведывательных, местные жители одно время хорошо зарабатывали, больше чем в столице региона — Южно-Сахалинске. Но теперь остались только два основных месторождения, где идет добыча нефти.
Дмитрий Куций говорит, что тоже работал в «нефтянке»‎. Но такого беспредела, как в последние годы он никогда не видел от промышленников. Сейчас в поселке работает «Роснефть»‎ с которой были иностранные компании, ушедшие с российского рынка после начала войны в Украине. 

— Несколько лет назад в нашем поселке на участке с ягелем начали стройку. Мы не поняли сразу — что тут у нас строить? Стали выяснять, а оказалось это участок взяла в аренду одна фирма, никому не известная. И что они сделали: стали размещать здесь нефтяные отходы! — рассказывает Дмитрий Куцый.
Борьба с отходами велась на Валу несколько лет. Сначала отходы привозили небольшими партиями и просто хранили в емкостях. Потом, в 2016 году их решили сжечь в печах — но дым пошел такой, что жители поселка не могли выйти из дома. 

— Печи работали непрерывно, их там штук шесть было где-то, но часть стояла неподключенная. И у нас по поселку можно было ногой просто снег копнуть, а там с сантиметр черной гари! Да и одежда вся черная, дышать невозможно было, — рассказывает Куций. 

После протестов жителей сжигать отходы прекратили. Но площадку у компании, которая и дальше планировала утилизировать отходы, никто не забрал.
Эколог Дмитрий Лисицын, руководитель «Эковахты Сахалина»‎, рассказывает, что в отходах содержатся шламы, отработанные буровые растворы, присадки для бурения, тяжелые фракции нефти, биоциды для дезинфекции скважины, барий и еще множество элементов. Поэтому их не так просто утилизировать.
— Формально крупные нефтяные компании ни при чем — они передают за большие деньги вот таким мелким «сервисным»‎ предприятиям отходы, чтобы они избавили их от головной боли. И у таких подрядчиков всегда есть искушение сделать дешево, — объясняет Лисицын. — И такие случаи как с Валом на Сахалине не редкость. Потому что компании типа «Роснефти»‎ не нужно переживать о своей репутации — все это дело рук «сервисных»‎ предприятий.

Через два года к «сервисной компании»‎ пришло еще одно решение по утилизации отходов.
— Мы за той площадкой наблюдали постоянно, — рассказывает Куцый. — То они привезут что-то, погрузят — мы все фиксировали. Нам тут не нужно было этих печей или еще чего — от поселка тут меньше километра. А в один день, уже поздно вечером, мне знакомый звонит, говорит, везут что-то много очень. Тут же собрался, поехал — а они ничего лучше не придумали, как просто взять и вылить в выкопанную яму весь этот шлак! — вспоминает Куций.
Поле того, как яма наполнилась по ней тут же прошлись бульдозерами, будто ничего не было.
— Я и сам в нефтянке работал некоторое время, и прекрасно знаю, что за коктейль там налит. В той яме чего только не было, а защиты никакой. Эти буровые растворы, изотопные капсулы радиоактивные, присадки, смеси разные — это все не просто так. И если и хранить их, то там толстая бетонная емкость нужна, чтобы ничего никуда не вышло. А у нас прямо на землю! А там подземные воды, все это в речку! — возмущен Куций. 

Первое время жителям рассказывали, что отходы обеззаразили некой бактерией — ее якобы нужно добавиь к нефтесодержащему шламу и она его нейтрализует. Компания даже представляла в суды разработанный проект, который подтверждал ее эффективность. Но работала она только при +25. На Валу, как говорят местные жители, хорошо если будет один-два дня летом +22. Но такие аргументы предприятие отвергало.
— Знаете, никаких подтверждений того, что она действительно сработала и почва была обезврежена никто не предоставил, — добавляет Дмитрий Лисицин. — Такие проекты, как с этой бактерией, можно согласовать очень просто, к сожалению. Нужно разработать технологию, представить проект в Минприроды — а дальше никто его и не будет проверять на деле, работает оно или нет. Ну и даже номинально заявленная температура «работы»‎ бактерии, конечно, совершенно не подходит для Вала.
После этого были долгие разбирательства с природоохранной прокуратурой, местной администрацией, самой компанией-подрядчиком. После нескольких лет судебных разбирательство на Валу удалось добиться признания того, что участок используют не соответственно с условиями договора аренды и его расторгли. Но выжженая земля на ягельном поле осталась.
— У нас тут все кормились. Такая морошка была, олени паслись, женщины все сюда ходили по ягоды — зачем далеко идти, если все рядом можно найти. А в лесу, ближе к побережью, там и медведи. Ну, сами понимаете, — рассказывает Куций. — И зачем на такое «живое»‎ место скидывать, куда кто смотрел? Есть же уже «убитые»‎ нефтянкой места, и много, зачем так?
По словам Лисицина, все просто — у той же «Роснефти»‎ действительно много таких мест, где все давно уничтожено, но компании просто не хочется нести ответственность за эти отходы. 

Дело против компании жители Вала выиграли. Но гарантии, что такое не повторится вновь, нет. Кроме того, по оценкам Дмитрия Лисицына из «Эковахты Сахалина»‎, таких мест может быть гораздо больше: при разработке месторождений в советское время не было особого надзора за отходами. И кто, где скинул в безлюдной тайге машину-другую подобных нефтесодержащих веществ — неизвестно. Можно было бы провести исследования по всему региону нефтедобычи, с пробами воды, почвы, но никто их не делает. Зато регулярно в воде ли в рыбе люди чувствуют запах нефти. Власти объясняют это выходами нефтепродуктов, но вполне может быть, что это подобные валовым «захоронения»‎.
— То, что люди на Валу долго бились — и мы им помогали во всех судах — это чуть ли не единичный случай. У нас же приставы подобны тиграм и львам, когда у бабушки нужно отобрать телевизор, но когда нужно заставить исполнить решение суда влиятельную компанию — это сложно, — рассказал Лисицын. — Сколько подобных свалок на самом деле по острову — никто не знает. Выяснить это можно, хотябы оценить — нужен мониторинг рек, подземных вод, проведение анализов, в том числе и у жителей, потому что тяжелые металлы могут накапливаться в организме. Мы пытались как-то подсчитать, сколько с начала нефтедобычи было слито отходов просто в леса — но ничего не получилось. Есть случаи, когда переворачиваются грузовики, все это растекается по дорогам, просто небольшими контейнерами на тонну-две все это выливают в лес. И за столетие нефтедобычи в регионе, особенно в начале разработок, сколько было подобных случаев невозможно сказать. Но это видно и по людям, и по природе. Коренные жители все чаще говорят о том, что рыба начинает пахнуть нефтью. Но власти в последние годы только и отговариваются — естественные выходы нефти. Но насколько «естественны»‎ они в каждом конкретном случае, никто не задается вопросом. 

Безопасная технология для утилизации отходов есть, продолжает Лисицын. Но на это нужны деньги, которые «подчищатели»‎ из мелких компаний не очень торопятся вкладывать.
— На самом деле давно разработана технология закачки буровых отходов под землю. Берется отработавшая скважина, в ней, после откачки нефти, есть пустота. Туда закачиваются отходы и закупориваются. Так поступают на Аляске, например. При этом чтобы все эти шлаки и токсины вышли, таких случаев не было: они закачиваются в глубокие пласты. И сверху они плотно закупорены тем давлением,которое создано внутри пласта. Это надежный метод, но требующий дополнительных затрат, которые нашим нефтяникам, а тем более мелким сервисным компаниям не нужны, — продолжает эколог.
То, что из-за войны российский рынок покинули иностранные компании, ничего хорошего ни жителям, ни природе не сулит, отмечает Лисицын.
— В России вообще нет такого, чтобы участники рынка следили друг за другом, как, например, в США. Если кто-то будет нарушать там закон, то его быстро привлекут к ответственности. Наши же наоборот — начнут нарушать точно также. Кроме того, не работает общественный контроль. С Валом мы разбирались несколько лет, простым людям такой марафон не преодолеть. Да и знаете, наверное, как суды встают на сторону власти чаще всего. Что говорить, даже Роспотребнадзор в воловском вопросе вставал на сторону «загрязнителей»‎. 

Уголовное дело по поводу полигона на Валу пока не заведено. Экологам нужно было рассчитать и доказать ущерб. Но после признания «Эковахты Сахалина»‎ «иностранным агентом»‎, организация прекратила свою работу.
— Что дальше будет с этими отходами и как с ними обращаться на Сахалине? У нас очевидно их будет больше и количество будет расти. На шельфе Сахалина «Газпромнефть»‎ открыла огромные месторождени Тритон и Нептун. Их будут разрабатывать. Они больше, чем «Сахалин-1»‎ и «Сахалин-2»‎. Из-за войны точно будет расти число таких свалок и злоупотребления в экологическом законодательстве увеличатся, — добавил Лисицын. — Если бы у нас было нормальное государство и управлялось бы нормальными руководителями, работала бы закачка в глубокие пласты, а часть полномочий по контролю передавались бы обществу и НКО, то это было бы самым адекватным и правильным подходом. Но у нас государство думает о другом. 

Лососевая путина — второй из крупных промыслов на острове Сахалин. Добычей горбуши и кеты занимались и до сих пор занимаются коренные народы. По словам Дмитрия Лисицына, раньше регион показывал одни из лучших результатов не только по Дальнему Востоку, но и по России. Однако год от года улов падает.
В этом году итоги путины власти назвали хорошими — добыча составила на 30 тыс. тонн горбуши больше, чем в предыдущем году. Общий вылов оценили в 90 тыс. тонн. По словам советника отдела администрации сахалинского филиала Всероссийского научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии Дмитрия Галанина, ученые прогнозировали добычу 121 тыс. тонн рыбы. Рыбаки выловили 73,5% от прогнозируемого улова.

Раньше вылов исчислялся сотнями тысяч: за последние 10 лет он сократился в три раз, сбивают чиновничий позитив экологи.
— Да какая рыба, в этом году пусто все, никуда и не поедешь толком, — рассказывали жители села Ясное.
О том же говорили и жители села Вал — рыба пропадает из рек, а в нерестовых и вовсе начала пахнуть нефтью.
Объяснение этому простое — нерестилища несколько лет подряд остаются пустыми. Причем, вполне законно: у рыбопромышленных предприятий просто нет такой обязанности: пропускать лососевых в реку.
— В законе есть положение о приоритете сохранения и восстановления водных ресурсов, — объясняет Дмитрий Лисицин. — Но в закон о рыболовстве эти положения не перенесены. Как нет и норм заполнения нерестились для каждой конкретной реки. Ведь все они разные. Считается, что достаточно, чтобы в реку пришли две разнополые особи на один квадратный метр. Но точных нормативов нет, поэтому это остается как «факультатив»‎, на добрую волю рыбопромышленников.
Но «добрая воля»‎ часто не срабатывает. А нет нереста, нет молоди — лосось не вернется в эту реку. В разгар нереста лососевых «Эковахта Сахалина»‎ провела мониторинг рек. Оказалось, что больша части из них пуста. 

Например, на юго-западе летом пустыми оказались 11 из обследуемых 14 рек. Площадь нерестилищ в этом районе составляет около 2 млн кв метров. При этом на двух реках работают рыборазводные заводы, которые должны выпускать молодь в реку. Но и там производителей горбуши не обнаружили.
«Даже в тех трех реках, где горбушу удалось найти, ее количество крайне мало и не способно обеспечить полноценное естественное воспроизводство, а в Красноярке и Чеховке значительную часть производителей горбуши изымают рыбоводные заводы»‎ — говорилось в отчете экологов.
По словам участника мониторинга, ихтиолога Анатолия Дикштейна, обследованные реки уже мало похожи на лососевые. Галька на речном дне, которую раньше лососевые взрыхляли своими телами, плотно заилена, а в водоемах нет даже простых видов: подкаменки, красноперки, мальмы, миноги, кунджи. С рек ушли медведи, рыболовы-любители и браконьеры — им там уже совсем нечего ловить.
Не помог даже полный запрет на промысел на некоторых водоемах. Кое-где, в местех, куда лососевые смогли дойти, положительные результаты дала рыбоохрана и сокращение разрешенной максимальной длины ставных неводов.
— Регулировать пропуск рыбы можно достаточно просто: у чиновников есть для этого инструменты. Можно уменьшать длину и глубину неводов, увеличивать число «пропускных дней»‎, когда на реке вообще запрещен промысел. Но чиновники Росрыболовства, по крайней мере на Сахалине, чаще действуют в интересах бизнеса, не думаю о том, что в скором времени регион лишиться целой отрасли хозяйствования, — считает Лисицын. 

Поэтому то, что происходит сейчас — закономерный итог. В 2020 году показатели заполнения нерестилищ составляли около 4%-3%. А в 2022 году целое поколение горбуши крупного промыслового района отсутствовало и не даст потомства.
На юго-востоке региона ситуация была противоположной: на 10 реках заполнение нерестилищ в тот же период составляло 40-50% от нормативного. Правда, общая площадь нерестового фонда этих рек значительно меньше, чем на юго-западе — 775 тыс кв м.
По словам Лисицына, проблема в отрасли не только в недостатке заполненности нерестилищ и аппетитах рыбопромышленников. В первую очередь проблемы в аффилированности науки, отчего страдает управление всей отраслью.
— Вылов лососевых регулируется рекомендованным выловом. Это тот показатель, который, как считает наука, не вредит экосистеме. То есть рыбохозяйственная наука устанавливает, что здесь можно выловить столько. Но по ходу промысла, этот показатель могут легко увеличить, если промышленники сообщают о больших объемах рыбы. В целом, этот подход неплох: можно регулировать вылов в зависимости от ситуации. Если видно, что здесь добыто достаточно, то можно ввести пропускные дни или, наоборот, увеличить дни лова. Но на практике это делается в основном в интересах рыбопромышленников: чиновники считают, что «мы не осваиваем объемы»‎ и могут добавить допустимый объем вылова по ходу путины, что конечно на руку предприятиям, — говорит эколог. 

По его словам, были и спекуляции от чиновников: якобы на реках случались заморы рыбы, оттого, что ее слишком много, а кислорода в воде недостаточно. На самом деле, после нереста погибают все лососевые, а заморы от недостатка кислорода случаются в единичных случаях в основном в приустьевых участках рек.
В комиссию, которая принимает решение по объемам вылова, регулирует длину и глубину неводов и сетей в последние годы входят чиновники из регионального правительства и Росрыболовства, ученые из ВНИРО — того самого, что устанавливает прогнозы и нормы. Но ни представителей коренных народов, ни экологов в совет не включают.
— Промышленники и чиновники на этом совете фактически делят рыбу между собой. Сколько, чем, когда ловить, места лова, кто будет ловить — все это комиссия определяет. А если бы лососевое хозяйство было правильно устроено и комиссия первым вопросом рассматривала информацию как заполнены реки, как были заполнены нерестилища год и два назад, то ситуация была бы совсем другой, — уверен Лисицин. 

Пока Россия выходит из международных организаций и уничтожает собственные, давно работающие и знающие свой край экологические организации, морские млекопитающие напоминают: нет стран, границ и континентов и все в этом мире взаимосвязано.
Три года подряд волонтеры и ученые из НКО «Бумеранг»‎ и «Друзья океана»‎ занимаются спасением сивучей. Морские млекопитающие запутываются в пластиковом мусоре, сетях, леске, выброшенной в том числе рыбопромышленниками в море. Жилковые рыболовные сети, тонкие упаковочные ленты из пластика до костей врезаются в тела животных и приносят им страшные мучения. Происхождение мусора сложно отследить, поскольку морские млекопитающие мигрируют от Аляски до Камчатки и Сахалина. Здесь у них большое лежбище на старом волнорезе возле города Невельск и на острове Тюлений.
В этом году экспедицию провели на острове Тюлений. Освободить из оков удалось 105 животных. 

В этом году, отмечали «Друзья Океана»‎, обездвиживать животных пришлось «доступными в России препаратами»‎. Россельхознадзор в октябре потребовал изъять из продажи импортные ветеринарные вакцины. На них при этом приходилось около 47% рынка. С трудом теперь можно найти даже простые, одобренные ЕС, препараты от бешенства, лептоспироза и других опасных заболеваний, некоторые из которых общие и для человека и животных. Седативные препараты, регулирование которых само по себе сложнее, найти еще труднее. 

Для того, чтобы освободить сивуча от мусора, зверей обездвиживают ветеринарными препаратами. Потом ученые подкрадываются к ним, ловят сачком и отрезают ошейники. После этого ветеринары осматривают животных и отпускают только тогда, когда они точно хорошо вышли из наркоза.
— Когда выловленного и освобожденного от смертоносной удавки дикого зверя выпускают обратно в природу, он огрызается, убегает и совсем не благодарит человека за спасение. Ему нужно чистое и безопасное море. Нам всем нужна чистая и безопасная планета Земля! — отмечают экологи. 

— Ошейники — это то, что встречается чаще всего, — рассказывает Сергей Любаченко. — Был случай, когда на голове у сивуча была крышка от унитаза. Удивляешься, как это вообще в море попало. В этом году был случай: сивуч запутался на городской набережной. Люди пытаются помочь, но не знают как. А если неподготовленный человек начинает что-то предпринимать, то животное просто пытается сбежать. И последствия могут быть еще хуже. Поэтому лучше обратиться к специалистам.
— Сейчас знаете, еще много туристов возят на лежбище сивучей. Они тоже с техникой, лезут туда. А сивучи стадные, сразу убегают кучей. А если щенок с матерью, совсем маленький, его могут и раздавить. Поэтому мне, конечно, не нравится, что так получается сейчас. Квадрокоптеры некоторые запускают низко, как раз чтобы спугнуть зверей. Но зачем? — рассуждает Любченко.
Любченко занимается сивучами несколько лет. Правда, начал он спонтанно.
— Купил камеру, сначала снимал просто на рыбалках что-то, город. Потом увлекся, думал, куда можно отправиться с камерой. Так и оказался на лежбище. Сейчас сюда езжу почти каждую неделю. Теперь купил квадрокоптер, — вспоминает Любченко.
То, что этом может стать для него таким важным занятием он и не думал. 

— Просто выкладывал видео в инстаграм, потом меня заметили. Сейчас я выезжаю на лежбище каждую неделю — провожу мониторинг для Камчатского филиала Тихоокеанского института Географии ДВО РАН. И знаете, они уже все как свои, что-ли. Мне с ним комфортнее иногда, чем в городе. Вот, смотришь, вернулся 98-ой — животным рисуют на шкурке номера, чтобы знать, кто пришел. А вот самка пришла, которую в прошлом году видел, и уже с детенышами. Подмечать это мне очень нравится, а если мой труд приносит пользу ученым, то прекрасно, — делится Любаченко. 

По его наблюдениям, помощь в освобождении от пластикового мусора нужна 1-2% морских млекопитающих. Но тем, кто несколько лет живет с петлей на шее, беспрерывно делающей глубокие раны в теле, грозит страшная, мучительная смерть. И изменить ситуацию могут только люди.
— Хорошо, что сейчас стали больше говорить о загрязнении океана, необходимости охраны. И я сам не знаю, кто я: волонтер, или как? Но я постоянно жду встречи с ними. Не знаю, переживаю за них что ли. Мне интересно всё про них, это как домашние питомцы. И смотришь на них и понимаешь, насколько мы все связаны. И чем больше будет информации, тем более осознанно будут поступать люди, будут беречь океан, животных. А мы, любители и волонтеры, только рады в этом помочь.