Репортажи
Сашко из Цора
Почему Азербайджан побеждает в Карабахе. И почему вряд ли победит
26.10.2020
- Публикатор: Группа редакторов издания (Сетевое_издание_Репортёр)
- Текст: Дмитрий Беляков
- Фото: Дмитрий Беляков
Войну в Карабахе уже назвали «войной джойстиков». У Азербайджана подавляющее преимущество в воздухе над арцахской и армянской армией благодаря импортным боевым дронам. Одним из первых погибших от ракетного удара с дрона был герой первой войны и ополченец в нынешней, Сашко Арутюнян. Историей о нем Дмитрий Беляков начинает серию очерков из Нагорного Карабаха
Расшвыряв облака, послеобеденное солнце осветило сонные пустые улицы, и пыльно-серый, застроенный одинаково приземистыми зданиями городок преобразился, окрасившись в опрятный кремово-розовый цвет. Небо над ущельем засинело ярче. Волнистые хребты гор неспешно расцвечивались, капризно перебирая оттенки — от желто-золотого до багряного. Сладко зашелестел в золотистых кронах ветер, доставивший откуда-то соблазнительный кофейный аромат и запах свежеиспеченного хлеба.
— Хотите свежего винограда и гранат, молодой человек? Не покупайте это: зачем платить? Вот же, возьмите или сорвите!
Я кладу сладкую бусину под язык и ощущаю, как рот наполняется благоуханным соком.
— Меня Анаит зовут. Знаете, после первой войны мы хоть и живем, но — будто в нас что-то поломалось. Все время чего-то плохого ожидаешь. Бывает, услышишь чей-то громкий смех и оборачиваешься: с чего вдруг человек смеется? Мы не живем — мы шепчемся. Живем шепотом, тихо-тихо. С другой стороны, если б мы боялись, мы бы давно отсюда уехали, но… внутренне, интуитивно мы были готовы к тому, что опять придет день войны. Мы как будто ждали этого дня.
Женщина замолчала, размышляя. В углах резко очерченных губ пролегли строгие складки. В прохладном зале подвала с неприятно нависающим потолком воцарилась трудная тишина. В почти непроницаемом сумраке, в самой глубине — деликатный шорох. Чей-то кашель, шарканье натруженных ног. Из подвальной полутьмы выступил второй черный силуэт. Пока еще это не было словом, а всего лишь выхолощенным звуком слабого, лишенного жизни, надтреснутого голоса.
— Меня Наира зовут. Арутюнян моя фамилия. Мы в первый день нападения выбежали из дома, а в воздухе такое жужжание, как будто газонокосилки работают… Это не самолеты. Наверное, штук тридцать их над городом летало. Их так много было, что такой общий звук шел. И в первый же день, в первые часы они уничтожили всю нашу артиллерию, всю ПВО вокруг города. С того самого дня мы в подвале. В самом начале нас здесь было человек сорок — женщины и дети. Потом многие разъехались, кто в Ереван, кто куда, а мы остались…
Выйдя из раздумья, первая женщина медленно качнулась вперед, приподнимаясь из кресла. Голос дрожал волнением:
— Здесь с нами была племянница наших знакомых, она работала на военных складах, которые турки взорвали — тоже ракету пустили с дронов. Бедная девочка, как она боялась. Пришла, вся трясется: «Тетя Анаит, я так боялась…»
— Хотите свежего винограда и гранат, молодой человек? Не покупайте это: зачем платить? Вот же, возьмите или сорвите!
Я кладу сладкую бусину под язык и ощущаю, как рот наполняется благоуханным соком.
— Меня Анаит зовут. Знаете, после первой войны мы хоть и живем, но — будто в нас что-то поломалось. Все время чего-то плохого ожидаешь. Бывает, услышишь чей-то громкий смех и оборачиваешься: с чего вдруг человек смеется? Мы не живем — мы шепчемся. Живем шепотом, тихо-тихо. С другой стороны, если б мы боялись, мы бы давно отсюда уехали, но… внутренне, интуитивно мы были готовы к тому, что опять придет день войны. Мы как будто ждали этого дня.
Женщина замолчала, размышляя. В углах резко очерченных губ пролегли строгие складки. В прохладном зале подвала с неприятно нависающим потолком воцарилась трудная тишина. В почти непроницаемом сумраке, в самой глубине — деликатный шорох. Чей-то кашель, шарканье натруженных ног. Из подвальной полутьмы выступил второй черный силуэт. Пока еще это не было словом, а всего лишь выхолощенным звуком слабого, лишенного жизни, надтреснутого голоса.
— Меня Наира зовут. Арутюнян моя фамилия. Мы в первый день нападения выбежали из дома, а в воздухе такое жужжание, как будто газонокосилки работают… Это не самолеты. Наверное, штук тридцать их над городом летало. Их так много было, что такой общий звук шел. И в первый же день, в первые часы они уничтожили всю нашу артиллерию, всю ПВО вокруг города. С того самого дня мы в подвале. В самом начале нас здесь было человек сорок — женщины и дети. Потом многие разъехались, кто в Ереван, кто куда, а мы остались…
Выйдя из раздумья, первая женщина медленно качнулась вперед, приподнимаясь из кресла. Голос дрожал волнением:
— Здесь с нами была племянница наших знакомых, она работала на военных складах, которые турки взорвали — тоже ракету пустили с дронов. Бедная девочка, как она боялась. Пришла, вся трясется: «Тетя Анаит, я так боялась…»
Женщина опять умолкла, глядя в пустоту. На губах ее застыла виноватая улыбка.
Убежище в подвале магазина. Возле импровизированного алтаря: Анаит (сестра) и Наира, мать погибшего Сашко Арутюняна
Сашко пошел воевать в шестнадцать, в первую войну. Отец запрещал ему. Еще до наступления шестнадцатилетия Сашко сбежал из дома на позиции, где были старшие товарищи. Отец его разыскал и привез домой. Не помогло. Как только мальчик получил паспорт, сразу же заявил: «Мне что, ждать, чтобы турки пришли и нас дома поубивали? Я вас теперь не слушаю и решения принимаю сам». Отец страшно разозлился на сына и в сердцах сказал: «Уходи куда хочешь! Я слушать не собираюсь, как твоя мать будет плакать, если что случится!» Но даже эти слова не остановили упрямца. В ту ночь он остался у товарища, а утром они вместе уехали в Ходжалы…
Первый бой у Сашко был в Шуше. Потом он воевал в отряде известного полевого командира Самвела Карапетяна и какое-то время был его телохранителем. Однажды он все-таки вернулся из окопов — больной и тощий мальчишка. Соседи плакали, когда его увидели… Дома он отлеживался два дня — и опять ушел воевать.
Его все знали как Сашко из Цора (ЦОР — центральный оборонительный район. — «Репортер»). Он окончил войну в звании капитана, инвалидом 3-й группы, получив тяжелую контузию и заработав обрыв перепонки. Слухового аппарата не носил, и многие даже не подозревали, что он совсем не слышит одним ухом.
Женился Сашко в 24. Поздновато, конечно, для кавказского парня, но — война ведь. Севада из местных, дочь винодела. Ее семья жила не в Арцахе, а много путешествовала в связи с работой отца: то Россия, то Узбекистан, то Армения. Наконец отца Севады пригласили на родину, в Мартуни, работать виноделом на местном предприятии. Так Севада и окончила 10-й класс в карабахской школе. Был как раз последний школьный звонок, когда Сашко с ней познакомился. Они встречались год. Разумеется, большинство из участвовавших в организации свадьбы были сослуживцами и командирами Сашко.
Он очень любил семью. Своих сыновей обожал, ни разу не поднял руку ни на одного ребенка и не сказал грубого слова. В Сашко как будто слились два чувства: и отцовское, и материнское. Когда дети выходили из дома, он осматривал их сверху донизу, до шнурков. Большой, взрослый, а сам к ним спускался, все отряхивал, поправлял шнурочки на ботинках. «Большой мальчик, пусть он сам», — ворчала жена. «Ничего, сейчас… подожди… Я сам посмотрю все».
Когда Ивана призвали в армию обороны Карабаха, они, бывало, служили в одном подразделении: закон республики такое позволяет, и многие отцы-ветераны первой войны так делают. Бывало, что отец вместе с сыном стоял на посту, следил, чтобы пацан не заснул. Сашко приезжал в подразделение к сыну, переживал за его товарищей как за самого Ивана. Таких отцов сейчас в Карабахе много…
Еще у Сашко были собаки. Он их обожал. Самым любимым был ротвейлер Лучано. Его привезли из Одессы: породистый красавец, с итальянским паспортом. Умный был пес. Когда Лучано украли, Сашко не находил себе места.
Первый бой у Сашко был в Шуше. Потом он воевал в отряде известного полевого командира Самвела Карапетяна и какое-то время был его телохранителем. Однажды он все-таки вернулся из окопов — больной и тощий мальчишка. Соседи плакали, когда его увидели… Дома он отлеживался два дня — и опять ушел воевать.
Его все знали как Сашко из Цора (ЦОР — центральный оборонительный район. — «Репортер»). Он окончил войну в звании капитана, инвалидом 3-й группы, получив тяжелую контузию и заработав обрыв перепонки. Слухового аппарата не носил, и многие даже не подозревали, что он совсем не слышит одним ухом.
Женился Сашко в 24. Поздновато, конечно, для кавказского парня, но — война ведь. Севада из местных, дочь винодела. Ее семья жила не в Арцахе, а много путешествовала в связи с работой отца: то Россия, то Узбекистан, то Армения. Наконец отца Севады пригласили на родину, в Мартуни, работать виноделом на местном предприятии. Так Севада и окончила 10-й класс в карабахской школе. Был как раз последний школьный звонок, когда Сашко с ней познакомился. Они встречались год. Разумеется, большинство из участвовавших в организации свадьбы были сослуживцами и командирами Сашко.
Он очень любил семью. Своих сыновей обожал, ни разу не поднял руку ни на одного ребенка и не сказал грубого слова. В Сашко как будто слились два чувства: и отцовское, и материнское. Когда дети выходили из дома, он осматривал их сверху донизу, до шнурков. Большой, взрослый, а сам к ним спускался, все отряхивал, поправлял шнурочки на ботинках. «Большой мальчик, пусть он сам», — ворчала жена. «Ничего, сейчас… подожди… Я сам посмотрю все».
Когда Ивана призвали в армию обороны Карабаха, они, бывало, служили в одном подразделении: закон республики такое позволяет, и многие отцы-ветераны первой войны так делают. Бывало, что отец вместе с сыном стоял на посту, следил, чтобы пацан не заснул. Сашко приезжал в подразделение к сыну, переживал за его товарищей как за самого Ивана. Таких отцов сейчас в Карабахе много…
Еще у Сашко были собаки. Он их обожал. Самым любимым был ротвейлер Лучано. Его привезли из Одессы: породистый красавец, с итальянским паспортом. Умный был пес. Когда Лучано украли, Сашко не находил себе места.
Когда в 2019 Ивана призвали в армию обороны Карабаха, отец и сын служили в одном подразделении
Семья Арутюнянов почти никогда не выезжала за пределы Карабаха. Только один раз был Сашко с семьей в отпуске в Испании, посетил Барселону и исполнил мечту старшего сына: Иван очень хотел увидеть знаменитую «Барсу». Эта поездка стала возможной благодаря «испанцу», другу Сашко. Судьба свела его с Арменом Князяном в апреле 2016 года. «Испанец» давно уже жил в Испании и приехал воевать за Арцах. Там, в окопах, два армянина-добровольца стали закадычными друзьями.
В ту же «апрельскую войну» 2016-го Сашко в первый раз потащил с собой в окопы сына… Это, конечно, выглядит безответственно. Он ничего не сказал Севаде. Лишь потом признался, что Иван семь дней на позициях оборонялся с другими солдатиками. Воевали они где-то под Талышем: степь, укрыться трудно и, пока не выкопаешь окоп, просто негде. Тогда же у Сергея, младшего сына Сашко, был день рождения. Но Сережино семейное торжество оказалось сорвано: его отец, нашедший нового друга, вместе со старшим братом окапывался где-то в талышской степи…
Севада очень хотела эмигрировать. Сашко отказывался: «Я никогда не оставлю свою землю, никогда».
— Мы жили с постоянным ожиданием войны, особенно после апреля 2016-го, — вспоминает Севада Арутюнян, — и я как мать двоих сыновей решила оградить их от будущей войны. Я умоляла мужа уехать и начать все сначала в другом месте: во мне говорил материнский инстинкт. Сашко отказывался категорически. Одна же я уехать не решалась. Я хотела полной семьи и уговаривала его всячески! Ведь он отдал свой долг родине сполна: и молодость, и карьеру, и учебу, и здоровье — пожертвовал всем. Я говорила ему, что, если опять начнется война, он в любой момент сможет вернуться домой, как это всегда делал наш «испанец». Но хотя бы дети останутся вне войны…
«Испанец» был значительно старше Арутюняна, но Сашко всегда тянуло к старшим. Почти каждый год Армен бывал в Карабахе с семьей, и Князяны с Арутюнянами объездили вместе всю республику.
В 2019-м Ивану исполнилось восемнадцать, и его призвали в армию. Ему оставалось всего несколько месяцев до окончания срочной службы, когда началась война. Почти немедленно прилетел в Карабах «испанец», и с того дня они будто не разлучались — отец, его боевой товарищ и сын. Три армянина, три брата по оружию, три верных друга. Так и было до трагической ночи 10 октября 2020-го.
В ту же «апрельскую войну» 2016-го Сашко в первый раз потащил с собой в окопы сына… Это, конечно, выглядит безответственно. Он ничего не сказал Севаде. Лишь потом признался, что Иван семь дней на позициях оборонялся с другими солдатиками. Воевали они где-то под Талышем: степь, укрыться трудно и, пока не выкопаешь окоп, просто негде. Тогда же у Сергея, младшего сына Сашко, был день рождения. Но Сережино семейное торжество оказалось сорвано: его отец, нашедший нового друга, вместе со старшим братом окапывался где-то в талышской степи…
Севада очень хотела эмигрировать. Сашко отказывался: «Я никогда не оставлю свою землю, никогда».
— Мы жили с постоянным ожиданием войны, особенно после апреля 2016-го, — вспоминает Севада Арутюнян, — и я как мать двоих сыновей решила оградить их от будущей войны. Я умоляла мужа уехать и начать все сначала в другом месте: во мне говорил материнский инстинкт. Сашко отказывался категорически. Одна же я уехать не решалась. Я хотела полной семьи и уговаривала его всячески! Ведь он отдал свой долг родине сполна: и молодость, и карьеру, и учебу, и здоровье — пожертвовал всем. Я говорила ему, что, если опять начнется война, он в любой момент сможет вернуться домой, как это всегда делал наш «испанец». Но хотя бы дети останутся вне войны…
«Испанец» был значительно старше Арутюняна, но Сашко всегда тянуло к старшим. Почти каждый год Армен бывал в Карабахе с семьей, и Князяны с Арутюнянами объездили вместе всю республику.
В 2019-м Ивану исполнилось восемнадцать, и его призвали в армию. Ему оставалось всего несколько месяцев до окончания срочной службы, когда началась война. Почти немедленно прилетел в Карабах «испанец», и с того дня они будто не разлучались — отец, его боевой товарищ и сын. Три армянина, три брата по оружию, три верных друга. Так и было до трагической ночи 10 октября 2020-го.
Эта война – наглядная метафора фильма «Терминатор», в котором убого вооруженные задохлики-повстанцы, живущие шепотом в катакомбах, отчаянно сражаются против высокотехнологичных дронов и роботов.
Дрон Elbit Hermes 900 — неотвратимая невидимая смерть
БПЛА (беспилотный летательный аппарат) Elbit Hermes 900. Производство — Израиль. предназначен для ведения воздушной разведки, патрулирования и уничтожения наземных целей. Имеет высокую дальность полета на высоте до 9 000 метров и способен нести полезную нагрузку массой до 350 килограммов. Дрон Elbit Hermes 900 оснащен системой спутниковой связи, сложными всепогодными оптико-электронными системами наблюдения, радиолокационной станцией индикации движущихся целей, для чего на дрон установлены инфракрасные датчики и лазерные целеуказатели с дальномерами. Также аппарат оснащен современными средствами РЭБ (радиоэлектронной борьбы), системой обмена данными с командным центром, передающей картинку с земли в режиме реального времени на ЦБУ (центр боевого управления). Как правило, Elbit Hermes 900 имеет на вооружении ракетные ударные комплексы, известные под названием «Тамуз».
Это ракета весом 70 килограммов с эффективным радиусом действия до 25 километров и электрооптическим управлением в трех боевых режимах, один из которых называется «выстрелил — забыл». Боеголовка ракеты может быть кумулятивной либо осколочной. Ракета оснащена системой Spike NLOS (non-line of sight) для ведения стрельбы в отсутствие прямой видимости цели. Ракетами этого типа можно уничтожать бронетехнику, защищенные бункеры, личный состав противника. Стоимость одной ракеты — 145 тысяч долларов США. Стоимость самого дрона превышает 30 миллионов долларов. Еще в 2011 году Азербайджан закупил неизвестное количество таких дронов и боеприпасов к ним.
Это ракета весом 70 килограммов с эффективным радиусом действия до 25 километров и электрооптическим управлением в трех боевых режимах, один из которых называется «выстрелил — забыл». Боеголовка ракеты может быть кумулятивной либо осколочной. Ракета оснащена системой Spike NLOS (non-line of sight) для ведения стрельбы в отсутствие прямой видимости цели. Ракетами этого типа можно уничтожать бронетехнику, защищенные бункеры, личный состав противника. Стоимость одной ракеты — 145 тысяч долларов США. Стоимость самого дрона превышает 30 миллионов долларов. Еще в 2011 году Азербайджан закупил неизвестное количество таких дронов и боеприпасов к ним.
Солдаты отец и сын: Александр Арутюнян и Иван Арутюнян
В ночь на 10 октября 2020 года (около половины второго) разведывательная группа Сашко Арутюняна на трех машинах (Toyota Hilux и два УАЗа сопровождения) выдвинулась в район Гадрута, где в условленном месте, недалеко от развилки дорог в двух часах езды от Степанакерта, была назначена встреча. Проехав около 150 километров, они заехали в известный им оборудованный капонир-стоянку и припарковались рядом с БМП пехотного батальона, в котором служил Иван Арутюнян. Связавшись с сыном, ни о чем не подозревавший Сашко ждал его прибытия и шутил с друзьями. Когда в небе вдруг вспыхнула белая точка, на глазах у всех превратившаяся в огромный, яркий, колышущийся шар, Армен-«испанец» задал Сашко вопрос: «Что это сверху идет, это что за свет?» Сашко, ни на секунду не утратив самообладания, засмеялся и громко воскликнул: «Это летающая тарелка, брат!»
…Иван был уже в километре от стоянки. Он шел по ночной степи к капониру, ориентируясь по знакомым ему приметам в темноте. С неприятным, скрежещущим свистом сверху налетел светящийся рой. Преломляя угол падения, рой этот с большим ускорением ударился о землю и обернулся миллионом пунктирных нитей, рассыпавшихся мигающими сине-желтыми светлячками. Остолбеневший Иван смотрел на высокие желто-красные сполохи четырех костров, выросшие там, где несколько секунд назад стояли три внедорожника и батальонная БМП. На этом месте разверзлась глубокая уродливая яма, усыпанная оплавившимися кусками стали, обломками автомобилей и тем, что осталось от еще недавно живых людей. Рядом, в пятидесяти шагах, стонали раненые. Один из них обнял Ивана и сказал: «Твой отец… он ранен… в госпиталь… Мы отправили его в госпиталь…» Так бывает, что человек верит в то, что хочет услышать. И сын Сашко из Цора поверил товарищу своего отца.
…Иван был уже в километре от стоянки. Он шел по ночной степи к капониру, ориентируясь по знакомым ему приметам в темноте. С неприятным, скрежещущим свистом сверху налетел светящийся рой. Преломляя угол падения, рой этот с большим ускорением ударился о землю и обернулся миллионом пунктирных нитей, рассыпавшихся мигающими сине-желтыми светлячками. Остолбеневший Иван смотрел на высокие желто-красные сполохи четырех костров, выросшие там, где несколько секунд назад стояли три внедорожника и батальонная БМП. На этом месте разверзлась глубокая уродливая яма, усыпанная оплавившимися кусками стали, обломками автомобилей и тем, что осталось от еще недавно живых людей. Рядом, в пятидесяти шагах, стонали раненые. Один из них обнял Ивана и сказал: «Твой отец… он ранен… в госпиталь… Мы отправили его в госпиталь…» Так бывает, что человек верит в то, что хочет услышать. И сын Сашко из Цора поверил товарищу своего отца.
На видео: Ракетный удар, в результате которого погибла разведгруппа капитана армии обороны Арцаха Александра Арутюняна. Видео снято с азербайджанского беспилотника
Они будто не разлучались: отец, его боевой товарищ и сын. Три армянина, три брата по оружию, три верных друга
— Ко мне пришли взять кровь на анализ ДНК, но я не соглашалась, — голос Наиры звучит капризно, тревожно. — Я хотела увидеть… узнать… Я бы узнала! Я сказала, ДНК не надо. Ни у кого нет таких рук, как у моего сына. Дайте я посмотрю. Они сказали — нет, обязательно надо сделать ДНК, чтобы выдали… справку о смерти… иначе не выдали бы… О войне мы раньше мало с ним говорили. Я однажды принялась ему советы давать: мол, ты, сынок, вперед не лезь, старайся где-то сзади двигаться… Он мне сразу возразил: «Мама, кто боится, тот первым и гибнет! Ты не бойся. А я буду живой. Я не боюсь потому что».
— Они погибли десятого октября, — вспоминает Анаит. — Уже утром в 10 часов весь интернет, все соседи знали, что его нету, просто никто мне не сказал. Никого из товарищей, погибших с ним, еще не хоронили — они еще в Ереване лежат. И друг его, «испанец» Армен Князян, тоже там лежит. Пока не опознали. За ДНК к нам пришли числа двенадцатого, а хоронили их семнадцатого. Внук Ивка на похоронах не был… не в состоянии был.
— Я хотела увезти сына из горячей точки, — голос Севады предательски дрожит. — Однажды в истерике я припомнила ему мои мольбы покинуть эти края: ведь здесь каждые двадцать-тридцать лет война! Я тогда увидела — всего на миг — в его глазах и горечь собственной недальновидности, и вину за то, что не услышал меня, но он сразу одолел свою слабость, надел форму и ушел. На войну, к сыну. Они звонили оттуда, успокаивали меня… Я держалась и говорила, что верю в победу.
— Папа… он погиб из-за меня, — молодой голос звучит грубовато-упрямо. — Мне все говорят: ты, мол, не виноват, но так или иначе я вину чувствую. Я должен был сказать «не приезжай». В моем подразделении было двадцать солдат, и мы находились на задаче под Гадрутом. В первые дни, до 6 октября, работы вообще не было, а потом мы зачищали территорию, которую нам нарезали. Было много ошибок командования. Отец их отмечал и фактически спасал нам жизни. Понимаете, он ветеран полевой разведки: опыт, знание, интуиция! Он сражался вместе с нами, он смотрел за нами, он подсказывал, советовал — куда, что, где. Несколько раз папа своим решением заставлял нас менять место базирования. И пять-десять минут спустя именно этот район накрывали с беспилотников или «артой». Если б не папа, нашей группы уже давно не было бы. Он спас двадцать жизней. У меня была отдельная связь с ним, и в ту ночь я ждал, что он приедет, чтобы обсудить детали нашего дальнейшего выдвижения и работы, но… это была его инициатива, а я не сказал ему, что не нужно. Не сказал… Сразу после взрыва я взял машину в батальоне и приехал на место. Увидел место. Ракета попала в среднюю машину, и две просто раскидало. Кто был поблизости, либо получили ранения, либо их поубивало. На земле лежали раненые. Семеро. Двоих я затащил в «буханку» и повез в медпункт. Я видел горящие машины, видел… но кто-то из раненых ребят меня заверил, что отца уже отправили в госпиталь. Я и верил, и не верил. Я должен был сказать ему «не приезжай»…
— Они погибли десятого октября, — вспоминает Анаит. — Уже утром в 10 часов весь интернет, все соседи знали, что его нету, просто никто мне не сказал. Никого из товарищей, погибших с ним, еще не хоронили — они еще в Ереване лежат. И друг его, «испанец» Армен Князян, тоже там лежит. Пока не опознали. За ДНК к нам пришли числа двенадцатого, а хоронили их семнадцатого. Внук Ивка на похоронах не был… не в состоянии был.
— Я хотела увезти сына из горячей точки, — голос Севады предательски дрожит. — Однажды в истерике я припомнила ему мои мольбы покинуть эти края: ведь здесь каждые двадцать-тридцать лет война! Я тогда увидела — всего на миг — в его глазах и горечь собственной недальновидности, и вину за то, что не услышал меня, но он сразу одолел свою слабость, надел форму и ушел. На войну, к сыну. Они звонили оттуда, успокаивали меня… Я держалась и говорила, что верю в победу.
— Папа… он погиб из-за меня, — молодой голос звучит грубовато-упрямо. — Мне все говорят: ты, мол, не виноват, но так или иначе я вину чувствую. Я должен был сказать «не приезжай». В моем подразделении было двадцать солдат, и мы находились на задаче под Гадрутом. В первые дни, до 6 октября, работы вообще не было, а потом мы зачищали территорию, которую нам нарезали. Было много ошибок командования. Отец их отмечал и фактически спасал нам жизни. Понимаете, он ветеран полевой разведки: опыт, знание, интуиция! Он сражался вместе с нами, он смотрел за нами, он подсказывал, советовал — куда, что, где. Несколько раз папа своим решением заставлял нас менять место базирования. И пять-десять минут спустя именно этот район накрывали с беспилотников или «артой». Если б не папа, нашей группы уже давно не было бы. Он спас двадцать жизней. У меня была отдельная связь с ним, и в ту ночь я ждал, что он приедет, чтобы обсудить детали нашего дальнейшего выдвижения и работы, но… это была его инициатива, а я не сказал ему, что не нужно. Не сказал… Сразу после взрыва я взял машину в батальоне и приехал на место. Увидел место. Ракета попала в среднюю машину, и две просто раскидало. Кто был поблизости, либо получили ранения, либо их поубивало. На земле лежали раненые. Семеро. Двоих я затащил в «буханку» и повез в медпункт. Я видел горящие машины, видел… но кто-то из раненых ребят меня заверил, что отца уже отправили в госпиталь. Я и верил, и не верил. Я должен был сказать ему «не приезжай»…
Сашко из Цора, Герой Арцаха
Ивке скоро исполнится девятнадцать. Отец с сыном воевали рядом, но в двух разных подразделениях. Сын-срочник был со своим батальоном, отец воевал в составе добровольческого разведывательного отряда, сколоченного из ветеранов первой войны. В армии Сашко уже не числился, но Совет ветеранов собрал всех добровольцев, и Сашко отвечал за сбор, был их командиром. Их, таких ветеранов, было человек двести. Многие записывались туда только из-за него. Многие говорят, что Сашко перед смертью все понял — он отлично знал, в чем дело и что значит тот белый светящийся шар; но он не хотел, чтобы люди боялись, и поэтому перед смертью шутил про «летающую тарелку». Он не боялся.
В детстве он был очень озорным ребенком. Однажды они с племянницей хулиганили, швыряя с балкона воздушные шарики, наполненные водой, на головы прохожим. Бывало, он дрался. Ему было девять, когда он пришел к отцу жаловаться: вот, побили, мол… Отец хладнокровно возразил: «Мне, что ли, теперь их побить? Не умеешь защищаться — не дерись». И мальчик понял: ни мама, ни папа защищать не будут. Защищать себя нужно самому.
Сашко был очень известен в республике. За Первую войну он получил Золотой Крест 1-й степени за номером 0003. Были и другие награды. После гибели ему посмертно присвоили Героя Арцаха.
В него влюблялись самым естественным образом: у него были такая шикарная улыбка и брутально-меланхоличное, челентановское обаяние. Вокруг него постоянно вились маленькие дети — те дети, которые остались без отцов в ходе войны, и он их как своих тянул, растил, помогал… Он говорил: «Это все мои дети. Я их всех люблю!» Но самого его тянуло к взрослым. Почти все его друзья были старше, чем он сам.
Когда началась эта война, было воскресенье, семь утра. Сашко сразу собрался и уехал на фронт. Под Мартакертом они попали под обстрел. Анаит потом видела их машину: лобовое стекло, двери — все в дырках. Чудом никто не пострадал. Наира сказала ему: «Сашик, если ты вдруг вспомнишь, что у тебя мать в городе, ты позвони ей, я ведь не смогу тебе позвонить». Он звонил. В последний раз они разговаривали 8 октября. Сашко считал, что работа в специальной разведке — это его. К этому у него был свой талант. Многие говорили, что он обладал военной интуицией. Несомненно, он представлял лакомую цель для противников, и они не пожалели 145 тысяч долларов за его голову.
В детстве он был очень озорным ребенком. Однажды они с племянницей хулиганили, швыряя с балкона воздушные шарики, наполненные водой, на головы прохожим. Бывало, он дрался. Ему было девять, когда он пришел к отцу жаловаться: вот, побили, мол… Отец хладнокровно возразил: «Мне, что ли, теперь их побить? Не умеешь защищаться — не дерись». И мальчик понял: ни мама, ни папа защищать не будут. Защищать себя нужно самому.
Сашко был очень известен в республике. За Первую войну он получил Золотой Крест 1-й степени за номером 0003. Были и другие награды. После гибели ему посмертно присвоили Героя Арцаха.
В него влюблялись самым естественным образом: у него были такая шикарная улыбка и брутально-меланхоличное, челентановское обаяние. Вокруг него постоянно вились маленькие дети — те дети, которые остались без отцов в ходе войны, и он их как своих тянул, растил, помогал… Он говорил: «Это все мои дети. Я их всех люблю!» Но самого его тянуло к взрослым. Почти все его друзья были старше, чем он сам.
Когда началась эта война, было воскресенье, семь утра. Сашко сразу собрался и уехал на фронт. Под Мартакертом они попали под обстрел. Анаит потом видела их машину: лобовое стекло, двери — все в дырках. Чудом никто не пострадал. Наира сказала ему: «Сашик, если ты вдруг вспомнишь, что у тебя мать в городе, ты позвони ей, я ведь не смогу тебе позвонить». Он звонил. В последний раз они разговаривали 8 октября. Сашко считал, что работа в специальной разведке — это его. К этому у него был свой талант. Многие говорили, что он обладал военной интуицией. Несомненно, он представлял лакомую цель для противников, и они не пожалели 145 тысяч долларов за его голову.
Мы не уйдем со своей земли. За этот клочок горной земли умер мой брат. И если в какой-то ужасный день по улицам моего города будут маршировать турки, я предпочла бы умереть, чем попасть к ним в плен
Сегодняшняя война в Нагорном Карабахе очень отличается от войны 1988–94 годов. По выражению одного из друзей Сашко, это «война джойстиков». Война дронов. Война высокотехнологичных роботов. Большая часть потерь армии обороны Арцаха — от ракетных ударов с дронов. От тех самых «джойстиков» то есть. Разумеется, не секрет, что вооруженные силы Азербайджана, воюющие при поддержке Турции, лучше оснащены. Они попросту сильнее, мощнее, у них есть финансирование и военные технологии, которые карабахским ополченцам даже не снились. Две недели назад под Гадрутом погибли матерые боги наземной войны. Их настигла кнопка. Клик. Армия Арцаха воюет старыми калашами на «архивной» советской технике против дронов со спутниковыми системами оптико-электронного наблюдения, локационной индикацией целей и лазерными целеуказателями ракет, запускаемых даже в отсутствие прямой видимости. Эта война — наглядная метафора, как в фильме «Терминатор», где убого вооруженные задохлики-повстанцы, «живущие шепотом» в катакомбах, отчаянно сражаются против дронов и роботов. Но если в фантастическом блокбастере Сара Коннор и ее друг Кайл Риз смогли победить Терминатора, то сможет ли в реальной жизни Иван Арутюнян стать Джоном Коннором?
Служили два товарища: Сашко и «испанец» Армен
— Мы могли бы здесь жить великолепно! — Наира мечтательно улыбается. — Посмотрите, какая вокруг благодать! Горы, ущелья, водопады, родники, воздух… Никакой тяжелой промышленности, никакой металлургии, никаких химических предприятий, нефтепроводов, атомных станций. Экология здесь просто на зависть. Неделю тому назад перед смертью моего сына погиб Эрик — мой племянник, внук брата… Ему было девятнадцать. А дед погибшего парня был убит в первую войну, в свои тридцать шесть. И вот Сашико тоже не стало… Жить после этого кошмара очень трудно, конечно. Я все еще не очнулась после этого, как после дурного сна. Мне кажется, знаете, вот я сейчас проснусь — и он войдет сюда, в этот подвал. Но… этого не будет.
— Они грамотно начали, — звенит обидой голос Анаит, — но их план «Барбаросса» провалился: они не смогли все рубежи обороны прорвать. В конечном итоге они все равно слезут со своих дронов и будут воевать на земле, и им придется иметь дело с партизанской войной. Они здесь нахлебаются еще! Они пожалеют, что это начали. Мы не уйдем со своей земли. Куда нам уходить? Как уходить? За этот клочок горной земли умер мой брат! Если мы уйдем, мы предадим его. И если в какой-то ужасный день по улицам моего города будут маршировать турки, я предпочла бы умереть, чем попасть к ним в плен.
— Я уже двадцать лет как жена военного, — с видимым усилием сдерживая себя, произносит Севада. — Мой покойный муж часто повторял: «Я никогда не оставлю свою землю, никогда». Теперь он навсегда со своей землей.
На пыльной, с паутиной трещин, магазинной витрине качнулись желтые блики фонарей. Слепя фарой, по разбитому асфальту с грохотом пронеслась БМП. За ней прилепился увешанный камуфлированной сеткой грязный «уазик». На крутом подъеме конвой притормозил, стараясь вписаться в поворот. Я проводил глазами красные запятые его стоп-огней. По обочине дороги, погромыхивая лентами в патронных коробах, шел маленький отряд ополченцев: четыре автомата, два гранатомета и один пулемет. Дорога упиралась в основание голубого кряжа, маня людей прошагать выше, перескочить через горизонт, заглянуть за гряду, но — напрасно: солдатам не было дела до великолепного горного пейзажа, они упрямо двигались по скучной безлюдной улице.
— Они грамотно начали, — звенит обидой голос Анаит, — но их план «Барбаросса» провалился: они не смогли все рубежи обороны прорвать. В конечном итоге они все равно слезут со своих дронов и будут воевать на земле, и им придется иметь дело с партизанской войной. Они здесь нахлебаются еще! Они пожалеют, что это начали. Мы не уйдем со своей земли. Куда нам уходить? Как уходить? За этот клочок горной земли умер мой брат! Если мы уйдем, мы предадим его. И если в какой-то ужасный день по улицам моего города будут маршировать турки, я предпочла бы умереть, чем попасть к ним в плен.
— Я уже двадцать лет как жена военного, — с видимым усилием сдерживая себя, произносит Севада. — Мой покойный муж часто повторял: «Я никогда не оставлю свою землю, никогда». Теперь он навсегда со своей землей.
На пыльной, с паутиной трещин, магазинной витрине качнулись желтые блики фонарей. Слепя фарой, по разбитому асфальту с грохотом пронеслась БМП. За ней прилепился увешанный камуфлированной сеткой грязный «уазик». На крутом подъеме конвой притормозил, стараясь вписаться в поворот. Я проводил глазами красные запятые его стоп-огней. По обочине дороги, погромыхивая лентами в патронных коробах, шел маленький отряд ополченцев: четыре автомата, два гранатомета и один пулемет. Дорога упиралась в основание голубого кряжа, маня людей прошагать выше, перескочить через горизонт, заглянуть за гряду, но — напрасно: солдатам не было дела до великолепного горного пейзажа, они упрямо двигались по скучной безлюдной улице.
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...