Последние из деревень

«Мне 52 года.
Я родилась в трех километрах отсюда – в деревне Бережок, в самой обычной семье: мама всю жизнь на дойке, отец пас коров … От Бережка нашего почти ничего не осталось, только дачники порой приезжают.
Сюда, в Бабеевку, мы переехали в 1979 году: мать, отец, сестра и я. Родителей давно нет в живых, а мы с сестрой так и живем здесь. Одни во всей деревне.
До середины 90-х я трудилась в Кардымове в филиале чулочной фабрики. А потом ее закрыли, и я осталась без работы. Пробовала развивать крестьянское хозяйство, но не получилось. Стала социальным работником и ничуть об этом не жалею.
Встаю рано: сначала по хозяйству все дела переделаю, а в 9 утра сажусь на велосипед и выезжаю в Титково. Летом на велосипеде, зимой – на лыжах. На велосипеде, конечно, быстрее получается - минут 20. Но если льет дождь, дорога становится почти непролазной – только пешком можно пройти.
Часов до четырех работаю в Титкове – у меня там восемь подопечных, а потом еду к Екатерине Меркурьевне в Дуброво. Я с ней уже 12-й год. У нее есть дети, которые ее не бросают, приезжают, но они живут в больших городах. А дом ее – здесь, она отказывается уезжать.
А я когда продукты Екатерине Меркурьевне принесу, когда приберусь, когда коммунальные услуги оплачу. Могу и грядки прополоть… Свободного времени летом у меня нет. Если выдается какая минутка, книги читаю. Про войну».

«Я родилась в 1929 году. Всю жизнь на одном месте и живу: Кардымовский район, Первомайский сельский совет, деревня Дуброво. Хату эту мы начали строить в 1943-м, как ушли немцы. Еще два года жили в землянке и только в 45-м въехали в дом. Землянки тогда какие были? Вырыл яму, укрепил бортиками от военных машин, которых много тогда на болотах находили, сложил печь и живешь…
Оккупацию не хочу и вспоминать: немцы наш дом спалили, жить было негде, есть – нечего. Ходили по окрестным деревням, просили милостыню. В соседнем Любанове до войны большой колхоз был. Бывало, придешь туда на картофельные поля, найдешь мерзлых картофелин, потрешь и оладьи испечешь – считай, что драники. Да и после войны голод был страшный: коровы нет, значит, молока тоже… Мужчин мало в деревнях, женщины пахали на себе. Моя мама запрягалась в плуг и… А что делать? Лошадей не было, тракторов тоже. А сеять заставляли! Спускали план «сверху» - хочешь не хочешь, а у каждого работника предписание: копай три сотки и все тут! После войны тяжело земля давалась: у нас три года ничего не пахалось, сложно было даже просто вскопать… Зато сейчас мы кричим, что плохо живем! Что такое плохо – знаем только мы, дети и подростки войны. Теперь земли – сколько хочешь, а никто не хочет ни копать, ни сеять. Все бурьяном заросло!
Раньше деревня наша большая была. Через дорогу – магазин. Работали две школы – начальная и средняя. И все дети из окрестных деревень к нам учиться ходили: рыжковцы, бабеевцы, ляховцы… Еще одну школу должны были построить – для десятиклассников, но война грянула и все, не успели. А сейчас никого во всем Дуброве нет, одна я осталась. Поэтому Тамара – мои руки. Она и дров принесет, и печь затопит, и пол вымоет, и коту Григорию корма купит в райцентре… Мы с ней много разговариваем. В основном, о политике. Я очень люблю смотреть «Время покажет», меня беспокоит обстановка в Сирии и на Украине. Это меня больше волнует, чем мое одиночество. Мне одной не страшно. Тем более, когда у меня есть Тамара».