Айболиты человеческих душ

— К нам приходит ребёнок, психолог общается с ним и подбирает ему индивидуальную программу. Например, у нас есть подростковый клуб, который ведёт психолог. В нём подружились две мамочки и их дети Витя и Наташа. Если девочка на занятия не приходит, он у окошка встанет и ждёт её, с места не сдвинется. Мама Вити воспитывает мальчика одна. Ей тяжело, однажды она поделилась со мной: «В „ГАЗели“ едем в школу, люди смотрят, просят выйти. Я потом прихожу, ночью закрываюсь, чтоб сын не слышал, и рыдаю».

— У нас действует проект «Счастливы вместе! Взрослые и дети». Иногда родители не слышат своих детей, а бабушки и дедушки — внуков. Недавно у нас было мероприятие «Погода в доме». Речь шла о ценностях в семье, о женственности. Мы проводили анкетирование. На основании этой встречи мы будем издавать буклеты. Пришли к выводу, что такие немассовые встречи приносят больше пользы, потому что между гостями возникает откровенный разговор.

Для каждой семьи мы выстраиваем занятия согласно программе. Иногда в субботу мамам не хочется приводить детей. Тогда уже мы начинаем воспитывать. Год нужно ходить обязательно.

— Я преподаватель английского и немецкого языков. В середине 90-х годов мы первые в городе открыли курсы иностранных языков для детей. Работая в школе, взяли свой кабинет в аренду, зарегистрировались в налоговой. Занятия были платными. Шли здоровые дети, а когда пришли инвалиды, встал вопрос: деньги брать нельзя, но и не брать тоже, так как мы уже арендовали помещение.

В Белгороде аренда нашего помещения стоит 26 тысяч рублей. Раньше мы частично брали деньги за занятия, а когда начали выигрывать гранты, сделали занятия бесплатными.

— Не всегда, но большинство — да. «Слабый сильный пол» не выдерживает и уходит. Мы даже начинаем работу с родителями, чтобы видели общую картинку. А проблем очень много: проблема отцов и детей, урбанизации, гонки времени. Мы проводили анкетирование, сколько мы общаемся с детьми в семье — вообще позор.

— 12. Есть дети, которые ходят с прошлого года. Приходят ещё и из многодетных семей. Иногда задают вопросы: «А что вы имеете от этого? Зачем вам это нужно?». Я считаю, что это нужно и внукам моим, и детям. Потому что жизнь как бумеранг: сделал добро, и оно к тебе вернётся.

— С разными: и с ДЦП, и с аутизмом. Приходят также здоровые дети с нарушением речи.

— Да, у нас тройной юбилей. Исполнилось десять лет как мы занимаемся с детками-инвалидами, причём у нас идёт инклюзивная абилитация, когда здоровые ребята занимаются вместе с детками-инвалидами. Пять лет — как мы зарегистрировали нашу НКО. Отрадно то, что наша организация — первая общественная организация в Белгородской области, которая начала заниматься абилитацией. И ровно один год исполнился филиалу в Белгороде. А начинали мы работать в Губкине. Сейчас планируем открывать центр в Старом Осколе.

— Не только, но в начале деятельности если бы не было поддержки фонда, мы бы дальше работать не смогли, потому что было очень тяжело начинать.

Как-то, когда приезжал Алексей Мирошник (помощник депутата Государственной Думы Андрея Скоча — прим. «Ф».), я у него попросила мобильный лингофонный кабинет. Он спросил: «Для чего?». Есть категория детей-инвалидов, у которых сохранён интелллект, и мы продумали ориентир для выбора будущей профессии. Таким образом, в Губкине у нас теперь есть десять комплектов лингофонного оборудования. А в Белгороде пока очень мало всего. Но мы очень трепетно относимся к каждому тренажёрчику, ко всему оборудованию. Когда занятие закончилось, дети знают, что всё должно быть на своих местах, потому что приходят следующие.

— И они тоже. В штате у нас пять педагогов в Губкине и два в Белгороде. Работают психологи, логопеды, юрист, учителя английского языка. У педагога должно быть искреннее желание помогать и учить. У нас маленький коллектив. В конце каждого дня мы подводим итоги, анализируем работу каждого ребёночка. Раньше 20:00-20:30 домой не уходим. И это всё по желанию, никто никого не заставляет. Главное, что наши два педагога нашли общий язык, у них одни взгляды на работу.

— Там очень жёсткие условия. Нужно представить проект, который проходит тщательный отбор. В прошлом году среди 9 тысяч организаций шёл конкурс. Во-первых, они смотрят по заявкам: фразы какие-то прочитанные, услышанные, общие или это действительно всё так и есть. Люди, которые сидят в комиссии, видят, где их могут обманывать. Пробиться было очень сложно. Первый грант мы получили в 2013-м году. У нас тогда даже компьютера не было, соответственно и электронной почты тоже. Сотрудница из соседнего турагенства нам распечатала положение, и мы отправили проект. А потом пришло письмо с поздравлением.

— У меня есть подобная идея. Можно и какие-то рабочие места найти. Или инклюзив тот же самый: соединить здоровых людей и инвалидов. Но у нас нет такой помощи от государства, и социуму нужно адаптироваться.

— Да, это так. Люди думают, что такие семьи в принципе ущербны, но это неправда. У нас есть семья врачей, у которых ребёнок глубокий аутист.

— Мы очень много учимся, ездим на международные форумы. У нас к проблеме инвалидности только недавно открыто подошли. Вот у Натальи Водяновой сестра — аутёнок, и она проводит специальный форум, приглашает специалистов из Франции, Америки, Германии и Англии. Это очень полезно. Организациям оплачивают дорогу и проживание. Мы каждый год туда ездим. И там эту проблему решает государство. Я вот сейчас прочитала, что Владимир Путин выделил 8 миллиардов рублей на конкурс, хотя ещё положения нет. Там это система, у нас ещё это не отработано.

— Ивановская, Владимирская области, Москва. В Москве, кстати, есть медицинский центр лечебной педагогики. Он работает очень давно.